По образному выражению русского богослова Георгия Флоровского, между двух магнитных полюсов православия – Империей и Пустыней – живет и действует православное монашество. Время его рождения – между Первым и Вторым Вселенским Собором.
Лествица - символическое изображение пути духовного восхождения
Зов пустыни... Бывают души, которые слышат его почти с колыбели. Из вельмож и ученых, купцов и крестьян, духовных и военных, порывая домашние и сословные связи, такие люди идут в монастырь – ради молитвы и аскетического подвига.
Образцом жизни для монахов всегда были Иоанн Предтеча и Дева Мария. Своей жизнью в храме Дева Мария прообразовывала путь иноческого подвига: целомудрие, послушание, молитву, пост.
Но был и другой фактор. В эпоху Константина и в последующие десятилетия только что выведенная из катакомб Церковь и каждый из верующих оказались в сложной ситуации. Во время гонений все было просто: есть гонители и есть гонимые. Теперь оказалось, что вчерашние гонители стоят в храме рядом с исповедниками веры. Более того, решение церковных вопросов нередко берут на себя императоры – преемники Великого Константина, даже в десятую долю не обладавшие его святой ревностью, религиозной мудростью и тактом. Осужденная Церковью на Вселенском соборе и, казалось, преодоленная арианская ересь подняла голову, пользуясь поддержкой первых лиц государства.
Единственным способом внутреннего протеста со стороны христиан оставался духовный подвиг. Бог и географические обстоятельства подсказали выход. Это был, говорит историк, «впечатляющий исход»: пустыни Египта и Палестины процвели монашеством. ...Впрочем, слово монах, в переводе с греческого один, изначально содержит в себе некое противоречие. Действительно, как можно сказать, что человек один, если он живет за крепкими стенами, в составе сплоченного, нередко многочисленного коллектива, особенно в так называемых «общежительных» монастырях? Очевидно, один означает в данном случае не только и не столько «единственный» или «одинокий», но скорее и преимущественно «живущий наедине с Богом».
Лучше проясняет существо дела русское слово инок – в народном понимании от прилагательного «иной». Для иноческого сознания иным делается весь мир. Там – все мирское, грешное, чувственное, здесь – «иное», очищенное, преображенное.
Поселившиеся в пустыни монахи жили трудом своих рук – трудом самым простым, чтобы ничто не отвлекало от молитвы. Самое распространенное рукоделье – плетение корзин, рогож и лестниц из ивовых прутьев. И тяжело, и полезно против плотской страсти, и умом в сердце предстоишь Богу. Иной, забыв обо всем в молитве, перебирая ступеньки, словно четки, сплетет лестницу в сотню метров... Не потому ли и книга игумена Синайской обители Иоанна, посвященная монашескому духовному восхождению, называлась «Лествица»?
Монастырь преподобного Антония Великого
Начало второго периода в истории монашества следует связывать с деятельностью великих основателей древних египетских обителей: Антонием и Пахомием. Уже устав Пахомия Великого (346 г.) написан для киновитов – «общежительников». Именно этот тип иноческой организации имеют в виду и правила Василия Великого, и уставы Иоанна Кассиана и Венедикта Нурсийского. В этот ранний период монашество характеризуется полной независимостью от иерархии и даже демонстративным отчуждением от занятия монахами каких-либо церковных должностей. Пахомий Великий в своем уставе вообще запрещает монашествующим вступать в клир, то есть в число священнослужителей.
Исторической родиной монашества был Египет, и создатели первых египетских монастырей – Антоний Великий, Макарий Великий, Онуфрий Великий – доныне остаются для нас непревзойденными учителями духовной жизни, молитвы и иноческого подвига. Все они по этническому происхождению были копты. Слово «копты» – того же корня, что Египет, – это название народа, прямых потомков древних египтян.
«Житие святого Антония Великого», написанное его учеником святителем Афанасием Александрийским, стало для последующих поколений образцом житийной литературы. В многолетнем полном одиночестве, простым самодельным крестом подвижник разрушает приходящие со всех сторон соблазны и помыслы блуда, чревоугодия, корыстолюбия. Когда все, казалось, преодолено – остается гордыня: «я святее всех». И тогда Господь направляет Антония в еще более глубокую пустыню, для встречи с великим подвижником-простецом Павлом Фивейским. У самого Красного моря, в соседстве с жилищем Павла, и основал Антоний свой монастырь.
Следующим поколением, продолжившим иноческое преемство, стали отцы Нитрийской пустыни, или Нитрийской горы. Здесь сложилась большая и стройная система монастырей, основанных и руководимых преподобным Макарием Великим.
...Когда едешь сегодня из Каира в Александрию, один за другим, оазисами, возделанными среди пустыни, возникают перед тобой древние обители Амбы Макария, Суреян. Амба Макарий – это преподобный Макарий Великий, один из самых проникновенных учителей православной аскетики.
Авва Макарий Великий
Это он, Макарий, рассказывал о себе, что однажды пришел ему на ум дерзновенный помысел, будто своими подвигами в пустыне он достиг уже величайшей степени святости. И тогда явился ему Ангел и сказал: «Макарий, ступай в Александрию. Там на окраине города живут две женщины, свекровь и невестка, которые за тридцать лет совместной жизни не сказали друг другу грубого слова. Ты еще не достиг их меры святости». В другой раз, рассказывают, шел авва Макарий, неся пальмовые ветви для работы, и на пути встретил его диавол. И нечистый сказал: «Великое насилие я терплю от тебя, потому что нет у меня против тебя сил. Все вещи, которые ты делаешь, я делаю тоже. Ты постишься днями, я не ем вообще. Ты совершаешь ночные бдения, я не сплю никогда. В одном ты сильнее меня». - «В чем?» – спросил авва Макарий. – Тот сказал: «В твоем смирении. Я не могу смириться никогда, поэтому бессилен против тебя».
Преподобные Павел Фивейский и Антоний Великий
В соседнем монастыре Суреян, что, собственно, означает «сирийский», некоторое время подвизался другой великий подвижник IV века – преподобный Ефрем Сирин. Преподобный Ефрем был одним из виднейших представитель сирийской христианской литературы. Из огромного проповеднического и поэтического наследия Мар-Ефрема, как называли его на Востоке, наибольшей популярностью пользовались слова о покаянии. «Отними у меня, Господи, смех и дай мне плач», – этим основным настроением определялось творчество сирийского подвижника.
Многим известна великопостная молитва Ефрема Сирина, гениально переложенная в стихи А.С.Пушкиным:
Владыко дней моих!
Дух праздности унылой,
Любоначалия,
змеи сокрытой сей,
И празднословия
не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои,
О Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня
не примет осужденья,
И дух терпения,
смирения, любви
И целомудрия мне
В сердце оживи.